Ванина доля - перекати-поле

0

0

Классическая мачеха

Он родился в Карелии под Медвежьегорском. Мама умерла, когда мальчику было три года. Заботу о трех сыновьях и двух дочках отец – инвалид финской войны — попытался разделить с новой женой. Та оказалась классической мачехой. Хуже неволи стала жизнь в родном доме для старших братьев, и незадолго до Великой Отечественной войны они ушли «в люди».

Нежданное наступление фашистов вынудило семью Макаровых отправиться в эвакуацию, бросив все. На подводе приехали на железнодорожную станцию Масельская между Медвежьегорском и Сегежей. Место, куда стремились люди со всех окрестных деревень, непрерывно обстреливалось финскими летчиками с воздуха.

— Был момент, когда отец собой прикрыл меня от пуль, а я лежал на спине и из-за его плеча видел самолет на бреющем полете. Он прошел над нами так низко, что хорошо было видно лицо летчика: как он прицеливался, стреляя из пулемета. Пули садились рядом, но нас не зацепили. Днем состав атаковали много раз, поезд смог тронуться лишь с наступлением темноты, — вспоминает Иван Константинович.

Побег из дома

Из эвакуации семья вернулась в 1944-м, когда Карелия постепенно освобождалась от захватчиков. Макаровым выделили комнату в бараке на станции Надвоицы. «Благодаря» мачехе, в доме сложилась такая обстановка, что Ваня решил сбежать.

— Сколько беспризорничал – не знаю. «Путешествовал» на поездах, побывал во многих городах. Знакомился с такими же ребятами-беспризорниками, в рванье и вшивыми, которые сбивались в шайки, попрошайничали у составов, ночевали в лодках.

Милиции дети боялись, как мыши кошку. В местах, освобожденных от немцев, бродяжек отлавливали и направляли в детские приемники. Несколько раз Ваню «брали». Один из таких случаев он вспоминает, как особенно неприятный. Его схватили в Москве и привезли в Даниловский детприемник (теперь на этой территории находится мужской монастырь).

— Обстановка царила далеко не родительская: воспитатели, как жандармы, детей били. Кормили баландой, хотя, может, по тем временам это было нормально, — говорит Иван Константинович. — После стрижки и санобработки шло выяснение, кто такой и т.д. Если устанавливали, где родители, то под конвоем отправляли к ним. Меня препровождали домой на поезде две девушки-милиционеры. Они ослабили бдительность, потому что я хорошо себя показал, и не ждали сюрпризов. Одного отпустили в туалет, а я вышел в тамбур и на ходу выпрыгнул из поезда. Поранился, конечно. Это теперь я боюсь представить, как наказали моих конвоиров, а тогда все воспринималось, как игра.

Как он меня узнал?!

Снова началась привычная жизнь беспризорного путешественника. Поезда возили его из города в город. Если в пассажирском можно было незаметно влезть на третью полку, то в товарняке мальчик катался в ящиках под вагонами, в которых путейцы хранили масла, мазут и.д. В Беломорске встретил старых друзей-бродяжек и на некоторое время задержался. Здесь у Вани произошла важная встреча.

— Однажды мы попрошайничали вдоль санитарного состава с Севера. С такими поездами приезжало изобилие: раненые делились с нами щедро, — рассказывает Иван Константинович. — Я уже заканчивал «обход». Рубашка, от набитых в нее сухарей и хлеба, вздулась пузырем. И вдруг заметил: за мной увязался раненый с этого поезда — взрослый человек в офицерской форме. Опираясь на костыль, он буравил меня взглядом.

Дали команду на отправление. Медсестры кого-то окликнули: «Макаров, садитесь!». Только тогда офицер осмелился спросить у мальчика, как его зовут. Услышав «Ваня», он схватил ребенка за шиворот.

— У меня все из-под рубашонки на землю просыпалось. Поезд уже набрал скорость. Человек успел вскочить здоровой ногой на подножку последнего вагона, одной рукой держа меня и костыль, второй – вцепился за поручень. Дежурный-замыкающий, что там сидел, кричит: «Зачем вы мальчишку взяли?!», но сам старается меня подхватить. Казалось, так мы ехали целую вечность. Холодно, я замерз, а мужчина, тоже легко одетый, все вопросы задает, хочет убедиться, что я… его младший брат! Мы не виделись почти пять лет! Когда расстались, мне было четыре года. Как Михаил меня узнал?

Во время следующей остановки поезда брат крепко держал Ваню за руку, видимо, боялся, что тот убежит. Не смотря на горячие протесты медсестер, мол, вагон санитарный и нужно соблюдать гигиену, а мальчик вшивый и грязный (его даже грозили сдать в милицию), мужчина отстоял братишку.

— Ваня остался без родителей и будет со мной!

В Петрозаводском госпитале, куда доставили раненых, брату пришлось вновь проявлять характер и отстаивать право Вани быть с ним. После долгих споров персонал уступил. Братьям постелили кровати рядом. Ване сшили форму. Он по мере сил помогал медсестрам: подносил раненым воду-чай или судно…

— А еще я знал много песен и пел для них. Одни песни слышал по радио, другие -запомнил от отца. Он и старшие братья играли на гармошках. Гармонь мы брали с собой в эвакуацию. Когда отец вынужден был продать ее за буханку хлеба, я горько плакал…

Михаил поправился, вернулся в строй на Западный фронт. А Ваня заболел воспалением легких. С высокой температурой его госпитализировали в республиканскую детскую больницу.

— Очень тяжело проходила болезнь. Без всякого обезболивания: меня привязывали полотенцами к кровати, втыкали большие иголки между ребер и откачивали какую-то жидкость… Месяца два там пролежал. А после выписки меня вернули отцу. Только я через неделю снова убежал! По прежней схеме.

И опять началась жизнь бродяжки.

Не в милицию, так во флот

Как-то поздней осенью, это был октябрь или ноябрь, в одном из пассажирских составов, который шел из Москвы в Мурманск, Ваня, съежившись, лежал на верхней полке. На конечной станции пассажиры разошлись, и мальчик ждал, когда поезд поставят в тупик, чтобы выйти незамеченным. Вдруг кто-то взял его за плечо.

— Я испугался. Вижу: мужчина, в незнакомой форме, но не милицейской. Он сказал: «Приехали. Пошли со мной!». Взял за руку и вывел на улицу. А там уже снег, от холода меня затрясло. Пришли на остановку, недалеко от вокзала, а вокзал тогда был деревянный, уровнем ниже, чем нынешний. Пока ждали шалмана, чтоб я не окоченел, мужчина снял перчатки и заставил надеть их на ноги, а свой шарф намотал мне на голову. Шалман привез нас в Росту. Вдоль причала я увидел огромные военные корабли. Они стояли вплотную друг другу. «Ну, — думаю, — не попал в милицию, зато на корабле побываю». Мужчина в форме оказался капитаном второго ранга командиром корабля «Карл Либкнехт». Но фамилии его я не помню.

Позже капитан рассказал Ване, что в поезде он должен был встретить кого-то. Но не нашел его, зато наткнулся на маленького оборванца.

На корабле мальчишку подстригли и отправили в лазарет. Первый с ним познакомился кок. Так началось восстановление сил… Дней через двадцать Ванюшка уже бегал по кораблю в новой форме, специально для него сшитой. Среди взрослых дядек-матросов он прочувствовал, что такое мужской коллектив. Скупые на ласку мужики соскучились по дому, детям, и любили мальчонку, как родного. И он тянулся к тем, кто был ближе к нему сердцем.

Знакомство с ленд-лизом

Большинство кораблей, стоящих в порту, прибыли на Северный флот по ленд-лизу из Америки: линкоры, эсминцы, крейсера, торпедные катера, баржи… И все они были обеспечены с учетом их эксплуатации на год, два или три: полные холодильники забиты тушенкой, тушами, фруктами, овощами, свежими и консервированными. На каждом корабле имелась своя хлебопекарня. Мука в мешках хранилась в отдельных трюмах…

— Я еще не понимал, что такое ленд-лиз, откуда это, — делится Иван Константинович, — но научился различать наши корабли и американские. По размеру они отличались, как мизинец от большого пальца. В корабельных кинотеатрах крутили наши фильмы: «Чапаев», «Сердца четырех», «Волга-Волга»… Оттуда я и черпал музыку.

Во время пребывания Ванюшки на корабле, в Мурманск пришла американская эскадра. В теплый, солнечный день она встала на рейде от центра Кольского залива между Мурманском и Североморском. На кораблях громко включили джаз. Под его звуки на берегу прошло братание наших матросов с американскими. А еще союзники прислали в Мурманск колоссальных размеров океанский лайнер с одеждой для советских граждан. Да только при входе в Кольский он сел на мель. Чтобы выправить крен, из трюмов прямо в море выбрасывали огромные тюки. Потом много дней и ночей военные, гражданские и милиция доставали тюки из воды, распарывали, сушили вещи на берегу, пытались хоть что-то спасти и раздать людям.

Морской кочевник

Ване шел десятый год, когда командующий северным флотом адмирал Арсений Григорьевич Головко издал приказ, следуя которому все воспитанники на кораблях должны были учиться в школе.

— Теперь я начал кочевать с корабля на корабль. Из Североморска подводной лодкой меня доставили на судно, что стояло в Полярном, где была школа. Учился так: корабль приставал к берегу, оттуда я бежал на уроки. Возвращался как раз к обеду, но не всегда к своим. Ледокол «Коганович» и миноносец «Карл Либкнехт» — два корабля, на которых я больше всего прожил. Запомнил линкор «Архангельск» и крейсер «Мурманск», хоть и был на них по паре дней. Побывал везде: и на тральщике, и на торпедных катерах, на эсминцах… Меня везде хорошо принимали, но все равно, когда попадал не к своим морякам, жалко было до слез, будто родной дом покинул.

Еще шла война. Корабли не стояли на месте — ходили по фьордам, поэтому приходилось чередовать две школы: в Росте и Полярном. Из фьордов привозили много раненых моряков, которые отстаивали границу. Там еще шныряли немецкие подводные лодки.

— Один раз я был свидетелем, как фашистская лодка подорвалась на глубинной бомбе нашего корабля. После той операции мы прибыли в Полярный. Командующий сделал построенние (и я стоял в строю), поблагодарил за службу, а потом подошел к командиру и о чем-то поговорил. Оказалось, он запретил брать с собой на задание воспитанников, таких как я.

Несбывшиеся мечты

Ванюшке нравилась такая жизнь. Мечтал, что по окончании войны поступит в Нахимовское училище. Но в очередной раз вмешался случай… Мальчик заболел паротитом, в простонародье – свинкой. Из корабельного лазарета его отправили в Мурманский военно-морской госпиталь (теперь это здание Мурманского морского техникума). Ване льстило, что он вновь находился среди раненых героев, а не гражданских больных в областной больнице. Как только с парнишки сняли карантин, каждый день он торопился к перебинтованным морякам. Многие умирали от тяжелых ранений. А он пел для них. Пел без аккомпанемента и ждал, когда же его вернут на корабль к своим, представлял, как поступит в Нахимовское…

Однажды в госпиталь к Ване пришли два моряка. Только не повезли его в порт, а рассказали, что командование связалось с его братом, тот скоро демобилизуется, а Ване следует отправиться домой. С одной стороны, это была отличная новость, но с другой…

— И меня с двумя вещмешками, набитыми консервами, шоколадом (чего там только не было), — говорит Иван Константинович, — моряки на поезде проводили до Петрозаводска. А мне душу томило двойственное чувство — что-то вроде легкого разочарования. Бежать не хотелось, все-таки, к брату еду. Но я же мечтал стать моряком, а теперь мечта меня покидала…

Мирная жизнь в Петрозаводске

В Петрозаводске Михаил встретил Ваню и повел к другу, у которого жил. Вместе они прошли войну, служили в разведроте. У друга остался дом после гибели родителей, и он с открытым сердцем пустил в него сослуживца с младшим братишкой. Михаил стал Ване вторым отцом.

В школу наш герой пошел сразу во второй класс, правда, ненадолго. Вскоре его перевели в третий, потому что мальчик был неплохо подготовлен. В пятом классе школьной медсестре он показался хилым, и она подсказала Ване заняться спортом.

— Меня приняли в детскую спортивную школу в центре Петрозаводска к тренеру – мастеру спорта по гимнастике — китайцу или корейцу по фамилии Ли. Параллельно ходил во дворец пионеров в детский песенный ансамбль. Руководила нами женщина — заслуженный деятель искусств (не помню ее имени). Хор был огромный, и я там солировал. Наш хор выступал в Петрозаводском театре русской драмы. Мы не раз получали грамоты и дипломы. Петь перестал лет в 14-15 – голос стал ломаться. Но музыку не забросил: присматривался, как играет брат на баяне.

Возвращение на Север

В 1953 году после семилетки Иван Макаров приехал в Мончегорск, чтобы поступить в техникум, об открытии которого он узнал из статьи в газете.

— Приехал, поступил, а жить-то негде. Снова оказался в тяжелом положении: до окончания первого семестра надо было найти жилье. Чудом встретил добрую женщину Серафиму Александровну Егорову – простую рабочую из треста «Кольстрой», у которой перекантовался до зимы. А потом получил комнату в бараке.

Первый гимнаст в Мончегорске Иван Макаров осенью 1953-го уже стал чемпионом Мурманской области по второму разряду. Два года после службы в армии, в 1959-м и 1960-м, он сам преподавал в техникуме гимнастику. После занятий спускался в подвал, где был тир, и учился играть на баяне. По субботам для всех желающих в танцевальном зале техникума проходили танцы. Иван играл танцевальные мелодии. И, где же еще мог баянист познакомиться с будущей женой? Конечно, здесь — на танцах. Семья, работа на комбинате «Североникель» — это уже история взрослой жизни Ивана Константиновича Макарова, о которой Kn51.ru уже рассказывал.