Banner
Banner
29 марта 12:02
  • $ 92.26
  • € 99.71
Наши люди
04 мая 2018 14:53

Вера Александровна Скринник: «Не знаю, как благодарить всех чудо-людей»

Немногие могут похвастаться трудовым стажем почти в 60 лет. А героиня сегодняшнего рассказа Kn51 — мончегорка Вера Александровна Скринник — 57 лет преподавала русский язык, литературу и историю.

Мы не замечали холода

До самого начала 1930-х семья Скринник жила на хуторе Болгов в Краснодарском крае, но главу семьи — Александра Ивановича Скринник — сослали на север, в Хибиногорск. За ним почти сразу перебрались мама Федора и сестра Рая, а чуть позже, в 1932-м, приехала супруга Евдокия с двухлетней дочкой Верой… Так и оказалась вся семья за Полярным кругом.

Первые полтора года жили в утепленной палатке, рассказывает Вера Александровна. Обогревалась палатка двумя печками-«буржуйками»: одна у входа, другая — ближе к дальней стенке, на них же готовили еду. Углы, где ютились целые семьи, отгораживали красивыми, вручную вышитыми занавесками. Освещение — дневной свет, проникавший через некрепкие окна жилища, лампы зажигали только с наступлением сумерек…

— Помню, как-то зимним утром волосы бабушки Федоры примерзли к стенке палатки. А мы — дети — не замечали холода, — вспоминает наша рассказчица. — Наверное, потому что взрослые всех детей лелеяли, как родных. Нам было всегда тепло и уютно.

В палатке жили люди разных сословий, но образованные, интеллигентные по духу, трудолюбивые и добрые. Благодаря приветливой окружающей атмосфере, дети не подозревали, что где-то в жизни есть место ссорам и грубой брани:

— Все заботились друг о друге. Вероятно, людей объединяло то, что они попали в общий передел. Палатку населяла «публика» дружная и певучая. Все, кого помню, участвовали в самодеятельности. И я тоже вместе с ними — подпевала, как могла.

Нюдовские ребятишки. В верхнем ряду вторая слева - Вера Александровна Скринник   
Нюдовские ребятишки.
В верхнем ряду вторая слева — Вера 
Александровна Скринник
 

Благодатное место

В 1934-м семью переселили в барак в очень большую комнату, там родился Петя — младший брат Веры.

— После Хибиногорска, приблизительно в 1935-1936 годах, мы вчетвером оказались в рабочем поселке Верхний Нюд, где снова заселились в большой барак. В этом же бараке, в отдельном крыле, жил будущий директор комбината «Североникель» Дмитрий Иванович Матюшкин с женой и двумя сыновьями.

— Оба — очень порядочные, добрые люди. Тогда на Верхнем Нюде уже начинали разрабатывать рудники, и мой папа с Матюшкиным вместе работал мотористом или слесарем. Отец имел технический склад ума и слыл талантливым самоучкой, — рассказывает Вера Александровна.

Верхний Нюд был тогда цветущим поселком среди леса. Место было благодатное. Запомнилось нашей рассказчице, что часто пекли пироги, и дети тут же набирали ягоды на кисель… А еще почему-то в детскую память запал мужчина, который работал вместе с Вериным отцом, то ли эстонец, то ли латыш. Женщины его боготворили за бескорыстную помощь:

— Он приходил к нам часто. Всегда наколет дров, воды принесет, даже туалет намоет. Туалеты с обеих сторон барака всегда блистали чистотой, полы в них застилали ковриками: народ отличался чистоплотностью.

В поселке Монча. Евдокия и Александр Скринник с детьми Верой и Петей (на стуле)  
В поселке Монча
Евдокия и Александр Скринник
с детьми Верой и Петей (на стуле)
  
  Нюд. Вера на крыльце барака.
   Нюд. Вера на крыльце барака

Их считали аристократами

По какой-то причине с Верхнего Нюда семью переселили в маленькую комнату в ветхий дом у старой пристани поселка Монча. А оттуда — в шалман (так называли барак, обитый толью) — что-то вроде общежития: в нем обитали рабочие-одиночки: с одной стороны мужчины, с другой — женщины. Для своей семьи в этом шалмане Александр Иванович обустроил отдельный вход, так комната оказалась в пристройке.

Эту симпатичную семью знакомые считали аристократами, а они были самой обыкновенной семьей рабочих. Небольшой зарплаты рукастого и головастого папы едва хватало, поэтому в основном жили за счет маминого рукоделия.

— В шалмане жили до войны. Раздевались в тамбуре, а в маленькой комнате стояла мамина швейная машинка Singer, печка, стол, сундук, возле него — наша с Петей кровать, а за ширмой — кровать родителей. И вокруг все вышито, выбито (техника нанесения узора на ткань, — ред.) или связано мамой… Мама хорошо рисовала и славилась как великолепная портниха. Она еще в Краснодаре прошла двухгодичные курсы и умела шить все: от детских до мужских и женских вещей. Нас с Петей мама одевала, как игрушек, — говорит рассказчица. (Речь педагога с многолетним стажем — правильная и чистая, но вспоминая свои детские наряды, она позволяет себе необычный оборот, — ред.).

Синие пальцы

С 1937 года дети с мамой (отец оставался в Мончегорске, как невыездной), отправлялись в отпуск к ее родственникам в Краснодарский край.

— Помню, как-то поздним вечером, почти ночью, мы вдруг совершенно неожиданно собираемся ехать на Кубань. Вот была радость для нас с братом! Но по каким-то признакам заметили, что настроение у родителей не как обычно, — рассказывает Вера Скринник.

Для Веры этот «отпуск» на Кубани затянулся: там она пошла в школу и отучилась три класса. А мама с братишкой вскоре вернулась в Мончегорск, но каждое лето приезжала к дочке. Почему они тогда среди ночи сорвались с места Вера с Петей узнали спустя много лет:

— Почти сразу как мы уехали, папу арестовали. «Бескорыстный» прибалтиец, что мне врезался в память, оказался разведчиком высокого класса, резидентом. В одном из его доносов профигурировала фамилия папы (и не только его). Отец — спецпоселенец, на него пало подозрение, что, якобы, он в чем-то помогал врагам советской власти. Из-под ареста папу вызволило поручительство членов компартии Дмитрия Ивановича Матюшкина и Марка Аркадьевича. Фамилию Марка Аркадьевича не помню, но знаю, что работал он тогда главным инженером в какой-то организации. Хорошо помню его жену — тетю Эдду. Она водила меня в ресторан «Север», когда тот выстроили. Там я впервые в жизни кушала пирожные.

Александра Ивановича освободили, хотя обвиняли по 58-ой статье в шпионаже. Ему грозил расстрел… После того ареста пальцы одной его руки долго оставались синими…

— Это ретивый допросчик заложил руку отца в дверной проем, и успел прихлопнуть, но не со всей силы, потому что в помещение вошел начальник милиции Кондрашов или Кондратьев (уже не помню). Он влетел и закричал: «Да что ж ты, зверюга, делаешь?!». Тот моментально отпустил отца, но травму нанести успел.

Пока не уйдет последний эшелон

— Шло время к Отечественной войне. Привезли меня в Мончегорск. Я закончила четвертый класс в школе на Монче. Помню вечер 22 июня 1941 года, когда началась Великая Отечественная. Стояла хмарь, накрапывал дождик. Папы не было дома, мы втроем сидели за столом. Входит в комнату красавец — лейтенант из воинской части, что на Монче дислоцировалась. Обычно этот лейтенант радостный был, а тут очень быстро и сразу к маме: «Дуся! Где Саша? Война…» Мы с братом не знали, что такое война. Рты открыли. У мамы — слезы, а мы не понимаем почему…

Лейтенант сообщил, что пришел прощаться — их часть отправляют на фронт.

— Он ушел, а мама нас обняла и запричитала: «Ой-ой-ой….» Так мы поняли, что война — это что-то страшное. Я помню шум-гам, и как быстро не стало воинской части. Поселок опустел.

Отец категорически не соглашался отпускать семью в эвакуацию. И он был не единственный в таком решении.

— Чтобы избежать принудительной эвакуации, мы и еще несколько семей ушли за гору Монча с сухарями и прочим провиантом. Переждали в палатке, пока не уедет последний эшелон, и только тогда вернулись в город.

К этому времени в поселке пустовало много жилья, и из шалмана семью Веры переселили в комнату двухэтажного деревянного дома.

— Мы одни оказались в трехкомнатной квартире, — рассказывает она. — Как-то пришел домуправ или, кто он там был по должности, при нас открыл две другие комнаты, чтобы сделать опись имущества. Содержимое одной комнаты особенно поразило. Она принадлежала преподавательнице иностранного языка. Там стояли стол, кресло, но особенно потряс шкаф, ведь нам шкаф заменял сундук. В шкафу все лежало аккуратно сложенными стопочками: полотенца, простыни, вещи учительницы и стояла обувь. Я смотрела и думала: «Как красиво…».

Жил такой мальчик…

Наступило время учебы. Ряды школяров тоже поредели. Всех оставшихся собрали в классы Дома пионеров на улице Новопроложенной, там на тот момент была единственная школа в городе. Шел 1942-й год. Всем в школе выдавали пайки хлеба и сахара, и так от этого было хорошо.

— Прекрасно помню наших учителей. Они отдавали нам свой хлеб и сахар, а мы и не задумывались, что они, как и мы, ничего кроме этого не имеют…

Война войной, но если тебе 12 лет, она не помешает рождению романтических чувств. В классе Веры учился Боря Федоров.

— Изумительный парнишка. Очень хорошо писал сочинения. За это его хвалила учитель русского и немецкого языка (кстати, как мы не хотели немецкий учить! Это же целая трагедия была). Боря жил в двухэтажном доме у городской бани. Темнело рано, и он вместе с учительницей географии Зоей Ивановной Бабарик провожал меня и всех, кто жил на Монче. Брал у меня портфель: «Тебе тяжело», «Мне нравится твой портфель» и нес его до моего дома. Зоя Ивановна, конечно, все понимала: «Пусть понесет. Он же мужчина!». Сейчас я уже не помню лица Бори, но осталось лишь теплое ощущение от чистого, просто ангельского сияния его глаз и нежного голоса. К сожалению, он провалился под лед, когда катался на коньках, и утонул. Но добрая память о нашем Боре Федорове осталась.

Приозерный рай

Отец Веры дружил с Михаилом Ивановичем Филипповым — фельдшером кормбазы 33-го км. К слову, друзьями мужчины оставались до конца своих дней. Жену Филиппова с детьми эвакуировали, сам он перебивался на кормбазе и позвал Александра жить в своей, временно пустующей, части дома.

— И мы снова переехали. Папа расширил и это жилище, а дядя Миша все время обитал у нас. Мы вместе собирали посылки его жене и детям. К слову, сюда, в поселок Приозерный, на побывку к друзьям приезжал тот самый красивый лейтенант, который сообщил маме о начале войны. Он привозил консервы, часть из них отправлялась детям дяди Миши.

Весь 33-й км покрывала зелень, около домов — огороды, на стадионе — тоже. Народ выращивал картошку, капусту, репу, лук…

— Мы жили на своих кормах. А ягод сколько было, а грибов… Люди на поезде ездили до станций 6 и 12 км. Собирали там дары леса и ночевали в охотничьих избушках. Как-то мы с папой набрали полные лукошки и заблудились! Устали, прилегли поспать, чтоб набраться сил. Проснулись — не можем понять — какое время суток. Думали — утро, оказалось — ночь! Бродили и услышали гудок паровоза. Побежали на звук и успели на поезд, что и привез нас домой.

Как русский Саша «англицкую» машину собрал

На 33-м для Александра Ивановича провели телефон, т.к. по разным причинам его часто вызывали на рудник. Как-то отец ушел на работу и пропал на три дня. Он исчез, и телефон не звонил… А произошло следующее.

Отец Веры получил задание собрать новое импортное оборудование, к которому прилагалась инструкция на английском языке. Естественно, Александр Иванович ничего не понимал в бумажке и пытался разобраться в деталях своим умом.

— Но что-то он делал не так. Оборудование не запускалось. Там уже и КГБ работало. Папу предупредили: «Не сделаешь, могут счесть за вредительство». И три дня он разбирался. Мысленно со всеми простился, потому что ни так, ни сяк дело с места не двигалось. Но в один момент его просто озарило. Нашел какие-то детали, и все заработало! Дмитрий Иванович Матюшкин его расцеловал! Папа сразу позвонил домой, что скоро придет. Но о том, что же происходило в эти три дня, мы узнали гораздо позднее.

Мы видели ад

Постепенно Мончегорск оживал, возвращались люди из эвакуации. Весной 1945-го Вера оканчивала шестой класс.

— Шел урок. Вдруг влетает в класс Лидия Ивановна Стаценко — строгая, но добрая учительница русского языка (мы ее обожали). Слезы льются градом: «Дети, дети — ко мне! Война кончилась!». Все бросились к ней. Мы обнимались, школа гудела. Учеников вывели на проспект Жданова (сейчас проспект Металлургов) к трибуне, что стояла возле пожарки. Там уже играла музыка. И день прекрасный, и песни пелись, и народ в пляс пускался, и все, что хотите… какая там учеба?! И слезы…

После войны родители и Петя оставались в Мончегорске, а Вера поехала на Кубань вместе с подругой в сопровождении преподавателя истории Полины Ивановны Покац.

— Ехали на 512-м «веселом». Что это значит? Товарные вагоны, в них когда-то возили скот, были приспособлены для пассажиров: установлены полки и перегородки. По пути мы увидели разрушения здесь, по Мурманской дороге, потом — в Карелии. Все в руинах. Но самое страшное ждало впереди. Путь 512-го «веселого» пролегал через Сталинград. Мы видели ад. Приехали рано утром, вышли на перрон, и не то, что остолбенели, мы лишились дара речи, в голове что-то перевернулось от увиденного, это был кошмар… Ни единого здания. Остовы… И там, видишь, то детская кроватка висит, то еще что-то. Дымок от земли идет: люди жили в землянках, а город — сплошные руины. Нигде ничего, куда ни кинешь взгляд — страшно… Разрушения дичайшие… Я не знаю, как можно было там выжить. Ужас от увиденного непередаваемый. Видели мы пленных немцев, которые шли на работу с понурой головой, брякали котелочками. Они разгребали мусор, что сами сотворили.

Как помочь плачущей красавице?

Из Краснодара Вера вернулась в Мончегорск нескоро. Она уже вышла замуж за певца, солиста военного ансамбля.

— Это был прекрасный человек, только из-за гастролей редко бывал дома. Когда у нас родилась дочь я еще не успела получить высшее образование, поэтому пришлось перевестись на заочное обучение и переехать в Мончегорск. Меня здесь очень тепло встретила Анастасия Федоровна Трубникова — работница горкома (позже — директор школы №3, теперь это лицей им. В.Г. Сизова). С ее легкой руки я стала учителем в вечерней школе. Учила людей старше себя. Но какие это были дивные ученики!

В свои первые трудовые годы Вера Александровна преподавала недолго. Энергию деятельной учительницы заметили и предложили должность инспектора городского отдела народного образования.

— Два инспектора занимались всем Мончегорским районом и Оленегорском с его поселками. Мы контролировали школы: посещения, как выполняется программа питания, каковы родители… И еще хочу сказать, что в то время совершенно по-другому относились к работникам школ руководящие органы. Например, когда я, инспектор, выступала перед секретарем Мурманского обкома КПСС Николаем Леонтьевичем Коноваловым, что, мол, приезжают молодые учителя, и нуждаются в жилье, он ответил: «Вы хозяйка! Распорядитесь!» А я: «Как я распоряжусь? Мне такое количество жилья просто не дадут». И тогда первый секретарь обкома КПСС приезжает в Мончегорск, смотрит, сколько сюда направлено учителей и распоряжается заселить общежитие на ул. Бредова: «Немедленно! И отчитаться: сколько принято и сколько расселили». А еще мне ни в чем не отказывал глава треста «Кольстрой» Николай Федорович Климентьев. Например, когда шло строительство школы №14, он вместе со мной «шлепал» по этажам, по подвалам… Стоило только заикнуться: «Николай Федорович, белил нет», как он отвечал: «Господи, да мы выкупаем тебя в белилах, если надо!».

Все улаживалось моментально. Анастасия Федоровна Трубникова даже этим пользовалась и летом, когда шли ремонты, оставляла меня: «Тебе, — говорила, — не откажут!».

Тогда у людей был другой настрой. Расскажу такой случай:

— В летнее время я замещала завгороно. Приходит оборудование для школ, но выгружать его некому, потому что период отпусков, практически не осталось сотрудников. А оборудование нужно срочно выгрузить и распределить по школам. Сижу и плачу в помещении горисполкома на первом этаже. А в это время на втором шло производственное совещание. Я одна, голова — кругом. Открывается дверь, входят два громадных мужика — Николай Федорович Климентьев и директор комбината «Североникель» Георгий Павлович Лешке: «Это что за слезы?!». Отвечаю, как есть: «Не знаю, как выгрузить и куда распределить оборудование. Если не уложусь в срок, выставят колоссальный штраф. Что делать?». «Нашла о чем плакать», — отвечает Николай Федорович и звонит в автоколонну, ведет разговор про свободный ангар и необходимость помочь «плачущей красавице». И все. Вот такие люди жили в Мончегорске.

Я благодарю всех…

Вера Александровна помимо преподавания, возглавляла учительский профсоюз, работала директором школы №8 на 32 км. Тот период своей жизни вспоминает очень тепло:

— В восьмой школе трудились чудесные и учителя, и завхозы, и буфетчица Лариса Павловна. А какие замечательные были родители учеников и шефы…

После она преподавала историю в школе №11. А потом началась перестройка.

— Этот процесс был не по сердцу. И, как бывает в жизни, я тоже кому-то пришлась не по душе и ушла с народного образования в… инженеры УПТК, а после преподавала в гимназии русский язык.

Но возраст берет свое, и в 80 лет Вера Александровна поняла: пришла пора отдыхать.

— Мой муж умер очень рано. Он был настолько хорошим человеком, что после него у меня никогда не возникало желания повторно устраивать личную жизнь, и я всю себя посвятила работе. Воспитала замечательную дочь, у меня есть прекрасные друзья. А еще я не знаю, как благодарить всех тружеников, чудо-людей, с кем я встречалась по жизни и с кем когда-то работала.

 
Лана КАЛИНИНА. Фото из архива Веры Александровны СКРИННИК