Banner
Banner
28 марта 19:40
  • $ 92.26
  • € 99.71
Ваша тема
06 января 2016 10:54

Душа моего Севера

Мы вновь предлагаем читателям Kn51 один из рассказов о советском Севере бывшего жителя Кольского Заполярья Олега Томсона…

Первые два — «Записки Деда Мороза. Год 1988» и «Школьные колебания температуры» — опубликованы 28 декабря 2015 года и 4 января 2016-го.

 

Я увидел его впервые в апреле 1964 года, когда в осеннем пальтишке, коричневой «шестиклинке» и летних сандалиях вместе с братом восторженно смотрел на выплывающие из-за густого тумана спящие сопки, покрытых сверкающим снегом. Мы только вчера прибыли в этот заполярный поселок и вышли познакомиться с местными достопримечательностями того советского Севера.

Несмотря на весенний месяц, все вокруг было покрыто темным снегом, редкие прохожие ходили в зимней одежде и лишь единицы из них подставляли свои обнаженные головы под мельком выглядывающее строгое северное солнце. Но больше всего нас поразили сопки, их величие и молчание. Они упирались в тяжелое свинцово-серое небо, и с равнодушием взирали на происходящее в низу. И не было им дела ни до копошащихся людей, ни до упирающихся груженых рудой БелАЗов, ни до просыпающегося холодного озера.

Поселились мы в одноэтажном финском домике с печным отоплением и удобствами на улице. Прежние хозяева получили новую квартиру, и неиспользованные дрова продали. В доме давно было не топлено, что заставило нас отправиться на поиски потенциального топлива. Вскоре был обнаружен маленький мебельный магазин, во дворе которого валялись деревянные бруски, которые еще недавно служили каркасами для нехитрой мягкой мебели. Получив разрешение на вынос, мы с братом перетащили весь этот деревянный хлам к своему домику и соседской ножовкой по очереди все перепилили, с удивлением обнаружив на ладошках первые трудовые мозоли.

Сначала мне показалось, что душа Севера — это тепло, а тепло северной печки – это особое состояние этой души. Когда ты приходишь вечером зимой, открываешь заиндевевший от мороза белый замок, растапливаешь печку и слышишь, как трещат в ее внутренностях березовые поленья и гудит огненный ветер, то становится оглушительно спокойно и легко. И, как бы за окном не мела пурга и не звенел мороз, все становится переживаемо и решаемо… Потому что от печки растекается по дому тепло, обволакивая и убаюкивая.

Даже зимой 1969 года, когда наш маленький домишко занесло снегом по самую форточку и откопали нас только к обеду, никто из нас не паниковал: в кладовке были дрова, в ведре была вода. Самая вкусная мягкая северная вода. И было тепло. На печке жарилась треска и маленькое квадратное радио пело:

«Долго будет Карелия сниться, будет сниться с этих пор….»

Это было тепло, которое подобно Гольфстриму, который не давал и не дает замерзнуть Баренцеву морю, согревало и объединяло всех. Не чудо ли, теплые массы воды нагревают воздух над водной махиной, и суровые полярные ветры разносят это тепло по всему Кольскому полуострову. Именно поэтому, можно не опускать «уши» у ушанки на Севере при минус 20, хотя в Питере при минус 14 уже твои собственные уши могут отвалиться. Тепло во всех его проявлениях.

Потом я уверовал, что душа этой суровой земли – ее природные богатства. Мох ягель, янтарная морошка, подосиновики и подберезовики, хариусы и щуки. Всего этого было много и в избытке, даже не надо было ходить далеко от поселка. Можно было пойти вдоль сопки, набрать корзину «красных», перевалить следующую сопку на обратном пути и встретить еще больше грибов, которые были лучше и привлекательнее.

Как описать рыбалку в белые ночи, когда под утро рыба, как чумовая, так и прет на крючок. А потом раз и как отрезало… Кончилась, как в поселковом магазине. Ведь всему есть предел…

Человек вгрызался в заполярные недра, добывая все, что могло пригодится для строительства социализма, потеряв чувство меры и здравый смысл, превращая окружающую среду в помойку, в выжженную землю… Дни и ночи натруженные грузовики возили руду в комбинат, забивая до отказа обогатительную фабрику, которая отравляла все вокруг. Даже та самая страшная великая война не искорежила так северные ландшафты, как это сделал «царь природы». Да, она перепахала Север вдоль и поперек, оставила тонны смертоносного разлагающегося оружия в его промерзшей земле, которое убивало даже после того, как взаимное человекоубийство было прекращено. Мы играли в войну с настоящим оружием и в настоящих стальных касках и бросали в деревянные щиты настоящие, изъеденные ржавчиной, немецкие штыки. Но никогда мы не могли понять, почему можно было так безнаказанно гробить эту первозданную природную красоту.

А может быть душа Севера — это люди? Я видел там разных людей, но в основном это были простые и открытые люди. Некоторых я запомнил навсегда.

По субботам мы ходили в баню, которая находилась на другом конце нашего поселка. Отстояв в очереди добрых четыре часа, мы попадали в совершенно иной мир со своими не писаными законами. Рядом с парилкой располагались лавки для инвалидов, которые никогда никто не занимал. Увечных было много, так как война закончилась не так давно, и они еще доживали свое отмеренное. Самых слабых мыли их родственники, просто знакомые, иногда женщины. Обыденно и спокойно, не обращая никакого внимания на окружающих.

Среди белых худых тел выделялись бывшие заключенные: по татуировкам можно было изучать географию их мест пребывания. Профили вождей пролетариата синели наравне со звездами на выпирающих ключицах недавних зека. Некоторые приходили не только смыть пот и грязь, но и «поработать» в раздевалке. Часто им это удавалось. Когда не удавалось, то били их жестоко и беспощадно.

Со временем и инвалидов и закоренелых осужденных становилось меньше, голые мужские тела обрастали жирком, «жизнь становилась веселее».

Люди сюда приезжали, в основном за заработком, ехали со всего бывшего Советского Союза; были и те, кому просто некуда было деться на той одной шестой планеты. И Север этот воспитывал их, делал лучше и проще. Я знаю это точно. Конечно, были и преступления и преступники, но это было досадным исключением из общего северного правила.

Однажды я впервые увидел северное сияние. Это было запомнившееся на всю жизнь потрясающее зрелище: на фоне белых полярных сопок, обрамляющих чернильно-черное зимнее небо, с яркими звездами, играло и переливалось цветастое и восхитительное нечто. Краски этого нечто менялись, перетекали друг в друга и превращались в новый сумасшедший рисунок.

Я шел по ледяной дороге, задрав к небу голову, она почти касалась висящего за плечами крышки школьного ранца. Я не слышал и не видел ничего, кроме переливающейся красоты северного неба, которая манила меня и завораживала… Какой-то звук долетел до меня, он стал усиливаться и превратился в рев, но я не обращал на него никакого внимания. Внезапно он стих, и я наткнулся на какую-то холодную преграду.

Я опустил голову и обомлел: громадный МАЗ стоял прямо передо мной посередине накатанной пустынной дороги, старый водитель стоял на подножке, открыв дверцу, и материл меня самыми последними словами. Бог вселил в мои ноги силу, и я рванулся в сторону ближайшей тропки, петлявшей вдоль рыхлых грязноватых сугробов. Оглянувшись, я увидел веселое лицо водилы, который беззлобно кричал мне вслед:

— Что, шпана, больше места не нашел, где сиянием любоваться!?

Ответить я не решился, стоя по пояс в сугробе. Он продолжал:

— Садись, подвезу, а то еще простудишься…

И голос его в конце, почему-то дрогнул. Он подвез меня до самого дома – меня, десятилетнего пацана, на этой громадной машине, так вкусно пахнущей соляркой и беломором. Когда я прощался с этим пожилым человеком с большими красными руками, он скупо улыбнулся, прикурив очередную папиросу, и пробурчал:

— На дороге не спи…

Так что же есть душа Севера? Тепло, природа или люди? А может быть все вместе?

Прошло достаточно времени, чтобы попробовать осознать, что же есть Север, тот советский Север или вообще Север. Почему едут туда люди, в эту отчужденность и вечную мерзлоту? Может быть, они все-таки ищут себя вместе с поисками своей и его души?

Бывший житель Кольского полуострова Олег ТОМСОН, Санкт-Петербург

 
Фото Евгения ВАРФОЛОМЕЕВА из архива Kn51.ru

Материалы по теме