Школьные колебания температуры
Автор этого рассказа о Севере — Олег Томсон — сейчас живет в Санкт-Петербурге, но в прошлом он — житель Кольского полуострова. Он прислал в редакцию Kn51 три удивительных рассказа о советском Севере.
Предлагаем нашим читателям второй из них. Первый – «Записки Деда Мороза. Год 1988» — опубликован 28 декабря 2015 года.
Я вспоминаю детство, и у меня заболевает нежностью сердце.
Анатолий Мариенгоф
Метёт… метёт… метёт…
И нет ни конца, ни края этому снежному унылому хороводу, засыпающему дороги и тропки, превращающему всё вокруг в белое молчаливое марево. Одинокие северяне бегут, подгоняемые ветром, спотыкаясь и падая.
Советское Заполярье. Это такое место за Полярным кругом, который кто-то когда-то прочертил и почти забыл про тех, кому приходится там жить. К вечеру метель утихает, и столбик термометра угрюмо ползёт вниз, прячась где-то за ледовым наростом.
Витька дует на стекло и медленно трёт пальцем: в образовавшемся отверстии еле-еле виднеется цифра. Минус 28. Если утром будет – 30, то можно не ходить в школу.
— Два градуса, всего два градуса, — Витька тяжело вздыхает и отправляется спать в маленькую комнатку. Мать на кухне что-то варит на раскрасневшейся плите:
— Витька, ты уроки сделал?
— Мам, да завтра не надо будет бежать, смотри сколько градусов?
— Я не спрашиваю, сколько градусов. Ты уроки сделал?! – голос матери становится твёрже.
— Да сделал… — неуверенно парирует сын.
— Точно сделал?
— Точно-точно, — заискивает Витька и прижимается спиной к стене, нагретой от печки. Через мгновенье он уже спит и не чувствует, как мать накрывает его вторым одеялом и плотно прикрывает дверь.
Она подходит к окну и, прищурившись, смотрит в замерзающую щёлку:
— Минус 28… Бедные дети, хоть бы еще похолодало… Ведь, пять километров…
Её усталые глаза смотрят сквозь стекло, туда, где мерцает одинокий фонарь на деревянном столбе и откуда начинается лыжня в поселок. В поселок, где есть школа-десятилетка.
Охая и вздыхая, она сливает картошку, сушит её на плите, приоткрыв крышку, и прячет кастрюлю под подушку: скоро со второй смены должен приехать старший сын. Под ножом скрипит солёная пятнистая зубатка, два куска ржаного хлеба – вот ужин и готов.
Утром сонный и недовольный Витька собирается в школу, противный красный столбик так и не свалился ниже 30 градусов. Кот ехидно смотрит со шкафа над плитой, его хвост висит так, что не дернуть за него просто преступление.
— Не трогай кота! Галстук не забудь одеть, пионер. Опять замечание напишут, — мать наливает дымящееся какао из алюминиевого чайника.
— Одену-одену, — пионер достает из ранца слегка мятый алый треугольник и пытается повязать его на шею.
— Да-ка я его подглажу, пока ты кушаешь.
Витька молча повинуется и ухмыляется: «Всё равно в ранце будет лежать».
На улице холодина и темень, лыжню запорошила вчерашняя метель, но маленькая фигурка с ранцем за спиной уверенно машет палками и исчезает во мгле. Мать торопливо крестит эту мглу и уходит в дом.
Весёлый снег скрипит под деревянными лыжами, взлетая сзади маленькими фонтанчиками, ноги безошибочно чувствуют засыпанную лыжню: третий год, как говорит старший брат, «сдаёт Витька зимние нормы ГТО». Он пробовал зимой жить в интернате при школе, но не выдержал: нравы там были слишком суровые. Да и поколачивали интернатских частенько.
Одно преимущество было у этого бегущего по ночному лесу лыжника: ему не надо было зимой ходить на физкультуру. Десять километров, которые он преодолевал ежедневно, держали его в отличной физической форме и были гарантией первого места на любых соревнованиях.
Где-то высоко в тумане маячит слабый лунный силуэт. Вымерзший невесомый снег, кружась, падает с сосновых лап и корявых березовых веток. Глаза начинают мерзнуть и слипаться. Витька останавливается, закрывает глаза и голой ладошкой убирает снег с ресниц. Суёт руку в теплую рукавицу и спокойно продолжает неспешный бег.
«Главное, не торопись. Будешь торопиться, собьешь дыхание – устанешь», — вспоминает он наставления учителя физкультуры, — «Пять километров для тебя – это семечки».
«Семечки… ему легко говорить, он рядом со школой живет», — злится Витька и вспоминает, что забыл снять пионерский галстук, — «Ладно, потом сниму».
И вот когда далеко впереди начинают маячить огоньки поселка, становиться спокойнее и легче, отчего-то на ум приходит пионерская песня, которая всегда нравилась Витьке. Нравилась так, что мороз по коже:
— «Снова я вспоминаю, как песню, пионерии первый отряд,
Вижу снова рабочую Пресню и веселые лица ребят…»
Обветренные потрескавшиеся губы бормочут слова песни, глаза сосредоточенно устремлены вперед, туда, где начинается дорога в поселок. Несмотря на бег, руки и ноги у него слегка подмёрзли. Метров за пятьдесят до накатанной дороги, он снимает лыжи и вместе с палками прячет это снаряжение в старом доте, оставшемся от войны. Потом бежит вприпрыжку по ледяной дороге в сторону школы.
В фойе тепло и уютно, толпятся ученики. Младшие классы не учатся, но и из средних классов пришли не все. Учителя переговариваются: в одном конце посёлка было минус тридцать градусов, в другом конце не было, у кого-то термометр сломался… Короче, на занятия не пришла добрая половина школьников.
Витька угрюмо проходит в класс, садиться на свое место у окна, и греет ноги и руки у батареи. В наличие всего двенадцать человек. Все они недовольны: для них занятия все же состоятся. Звенит уставший звонок, и одноклассники рассаживаются за старые громоздкие парты. Мрачная и безрадостная атмосфера изредка разряжается:
— Во, балбес, не мог сказать, что у нас минус 30.
— А у нас дом возле котельной, там всегда теплее.
— Голубь, а ты-то чего прискакал из своей берлоги, на лыжах любишь кататься? — в классе беззлобно засмеялись.
Витька, обнимая батарею и не оборачиваясь, парирует:
— К празднику Севера готовлюсь, в Хибины поеду…
— Серьёзно, что ли?
— А то.
Натружено хлопает дверь и раздается голос учительницы:
— Здравствуйте, дорогие мои. Я рада, что в вашем классе есть настоящие северяне, которые не испугались мороза и решили-таки сходить сегодня за знаниями, — у исторички отличное настроение, — а у нас новенькая…
В классе легкое оживление; Витька поворачивает голову в сторону вошедших, окидывает взглядом девчонку и…
И внутри, где-то глубоко в области солнечного сплетения, занимается какой-то непонятный доселе пожар, тепло от которого растекается по всему телу, видимые части которого становятся пунцовыми. Руки деревенеют и взгляд рассеивается:
— «Это она».
Да, это она. Та самая девчонка из 3 отряда пионерского лагеря «Юный рыбак», та самая…
Кандалакша, Белое море, непредсказуемые отливы и приливы, к которым так трудно было привыкнуть. Пионерские линейки, вечерние сборы, танцы… Где он так и не осмелился подойти и пригласить её на «медленный»… «Медленный», «быстрый», «белый», все они были под старенькую радиолу, стоявшую в углу деревянной беседки, опутанной проводами, которые доносили песни Мулермана и Ободзинского до отдаленных мест танцевальной площадки.
Историчка говорит что-то, обращаясь к нему, но он не слышит.
— Голубев! Голубев! Ты слышишь, что я тебе говорю! – наконец прорывается сквозь пелену воспоминаний, — сядь, как следует и отпусти батарею! Или ты прилип окончательно!?
В классе смеются. Новенькая тоже сдержанно улыбается и смотрит на Витьку. Всё те же карие насмешливые глаза, та же пшеничная челка. Витька не верит услышанному:
— Так, садись-ка ты Лариса к Голубеву. Он давно один сидит, и видимо, женское общество его будет дисциплинировать.
Девочка спокойно проходит между парт и садиться рядом. Аккуратная тетрадка, обернутый в прозрачную плёнку учебник. Сзади раздается довольный шепот приятеля Вовки:
— Ну, теперь, хоть списать есть с кого…
Урок пролетает незаметно, на перемене новенькую окружают девчонки и Витька слышит обрывки фраз:
— Перевели… Из Видяево… Подводником служил… А сюда военкомом…
Его почему-то не тянет в коридор на перемену, хочется вдыхать этот незнакомый запах из открытого новенького портфеля и слушать этот такой знакомый тихий голос. Вовка внимательно смотрит на Витьку, кладет руку ему на плечо:
— Ну, что Голубь, запал на девочку?
— Кто, я?
— Запал, — утвердительно кивает приятель и выходит из класса.
Следующий урок – английский язык. Вечно больная «англичанка», закутавшись в платок, дремлет за своим столом. Как всегда: чтение и перевод текста «Great October socialist revolution». Пригнувшись, Витька и новенькая, активно знакомятся:
— Я тебя тоже помню, ты в волейбол хорошо играл;
— А тебя вечно за цветочную клумбу хвалили;
— У тебя отца сюда перевели?
— Да, после болезни…
— А танцы помнишь в лагере?
Лариса смешно округляет глаза и после паузы ещё тише произносит:
— Да, я всё помню…
Они умолкают, потому что «англичанка» видимо замерзла и решила погулять по классу. Все имитируют занятость переводом.
После звонка приходит заведующая учебной частью и сообщает радостным школьникам, что учительница алгебры заболела, и они могут отправляться домой, благо двух уроков физкультуры в связи с похолоданием, тоже не будет.
— Пока, до завтра, — слышит Витька голос новенькой.
— Пока, — эхом отзывается подросток, — а может, ещё поболтаем?
— Домой надо, мы ведь толком не переехали. Маме надо помочь.
— Ну, тогда до завтра.
— Ага. До завтра.
На улице уже двенадцать часов, но еле-еле рассветает. С ночью за Полярным кругом особо не поспоришь.
Витька самозабвенно несётся обратно по знакомой дороге. «Сортавала», «Сортавала» — мелькает название лыж, рассекая легкую снежную насыпь. После низенькой сопки — спуск и уже видно качающийся фонарь. Всё. Дома.
Когда мать поздно вечером пришла с работы, она была несколько удивлена: в их маленьком домишке был помыт пол. Печка беззаботно потрескивала, а Витька пришивал пуговицу.
— Что-то случилось, — мать даже стала волноваться, — ты ничего в школе не натворил?
— Всё нормально, — улыбнулся сын.
Следующим утром Витька вскочил на ноги сразу после первых же трелей будильника. Шлёпая босыми ногами, он подошел к рукомойнику и стал наливать теплую воду из чайника.
Мать засмеялась:
— Сынок, ложись-ложись. Спи ещё. Сегодня минус тридцать один градус. Даже по местному радио сказали: в школу можно не ходить…
— Как тридцать один? – удивленно переспросил сын, — почему тридцать один?
И в их маленьком домике за Полярным кругом повисла совсем не маленькая заполярная пауза…
Бывший житель Кольского полуострова Олег ТОМСОН, Санкт-Петербург